Ю.Яковлев                                                                                             


С тех пор, как я себя помню, меня все время терзала мысль о собаке. О своей собаке. Я придумывал ей клички, заставлял вы-полнять команды. И в воображении рисовал картины, как пёс кусает моего личного врага Тольку. Всё это были мечты. Дома го-ворили уклончиво:
- Да, конечно... Собака – Друг человека. Но это же в доме всегда шерсти не оберёшься.
Сердце моё ныло от любви к моей пока несуществующей собаке. Для меня всё было решено: только он, Джульбарс. Случай по-мог мне одержать победу над домашними. Как-то в кино я случайно познакомился с Геркой Пологовым. Отец у него был лётчик, и они жили у самого аэродрома. Когда мы вошли в комнату, я оста-новился поражённый. У стены на старой шинели лежала гро-мадная овчарка, а с её хвостом свирепо играли два круглых толстых щенка, давясь шерстью и рыча друг на друга. Герка посмо-трел на меня и всё понял.
- Гризли, ко мне, - скомандовал он, и овчарка послушно встала, подошла, ткнулась носом в его руку, а затем очень внимательно обнюхала мои ботинки. 
– Свой, свой, - повторил несколько раз Герка, с гордостью поглядывая на меня
- Ну, хватит, раздевайтесь, - сказала его мать. – А если твой товарищ так уж любит собак, то подари ему щенка.
Когда два часа спустя я уходил от Герки, у меня под пальто копошился щенок, царапал мне когтями бок и, надо полагать, никак не мог сообразить, где он очутился. Ещё по дороге к дому я называл его Джульбарсом, давая ему понять, что он попал в строгие руки. До этого я прочитал много книг о соба-ках. В них утверждалось, что с собакой нельзя сюсюкать, ежели вы, разумеется, не собираетесь вырастить блюдолиза и подхалима, который будет любому встречному вилять хвостом. Мне не нужен был блюдолиз, вертящий хвостом перед всяким встречным. Мне хотелось иметь верного и преданно-го пса. Но про себя я называл его Джуленькой и даже незаметно несколько раз прижался губами к его теплой голове.
Но откуда же было щенку знать о моих честолюбивых замыслах? Он попал в непривычную обстанов-ку, где иначе пахло и не было тёплой овчарки-мамы. И он заскулил, сперва потихоньку, а потом всё громче. Он бегал по комнате и повизгивал, тыкаясь во все углы, пытаясь найти утраченный дом. И не находил.
Я налил в блюдце молока, накрошил хлеба. Он даже не понюхал еду.
На другой день мы с Витькой Левитиным, моим другом, прямо из школы прибежали ко мне. Джульбарс тихо лежал на коврике у кровати. Он смотрел грустными глазами. И тут мы с Витькой разглядели его по-настоящему. Это был крупный щенок темно-рыжей масти, с черной спиной и такой же полосой на морде. Уши у него наполовину свисали, а передние лапы были толстые.
- Здоровый лабахтан будет, - сказал Витка, поглаживая Джульбарса по шее.
Но я ревниво отобрал у него щенка.  – Знаешь, собака должна знать одного хозяина.
- Так  он же еще не собака, - ответил Витка и опять потянулся к щенку.
Мы возились с ним до самого вечера, забыв про уроки и кино, в которое собирались сходить.
Вскоре в школе я получил подряд пять троек. На уроках я обдумывал новый приём дрессировки и, конечно же, ничего из объяс-нений преподавателей не слышал. А дома сразу забирал Джулю и начинал его учить.
Щенок рос невероятно быстро. Но и ел он, я вам скажу! У него появилась своя эмалированная миска внушительных размеров.
И он съедал её содержимое без остатка. Живот у него раздувался, он становился ленивым, ложился в угол, сонно поглядывая на всех.

На дворе потеплело, и мы забавлялись со щенком как могли. Любимой его игрой стала «Догони-ка!». Мы поочерёдно злили его, таскали за уши, шлёпали по морде, а потом убегали. Он с рычаньем гнался, хватал за штанину, теребил её изо всех сил. Мы жа-лобными голосами просили у него пощады, а попутно приучали к командам.
Надо сказать, что он очень быстро усваивал все команды. Садился, ложился, давал попеременно обе лапы. Вот только не есть без команды мы не смогли его обучить. У миски он становился таким свирепым, что, когда его окликали, рычал прямо в суп, пус-кая носом пузыри и злобно на нас поглядывая. Мы делали коварные лица, тянулись к нему растопыренными руками и громко, противными голосами звали – Маруся, Маруся.... Он отрывался от еды, злобно рычал, морщил в оскале нос, показывая белые острые зубы. Нас это забавляло. А в последствие эти забавы с собакой принесли много огорчений и неприятностей. Имя Мару-ся он так и мог терпеть всю свою жизнь.
Надо было развивать у него мускулатуру и костяк. Так рекомендовали все собачники. Для этой цели требовались тренировки и костная мука.
С тренировками дело обстояло легко. Я привязывал к палке старую галошу, и пес прыгал за ней как полоумный.  За час мы с Витькой выматывали Джульбарса этой галошей до изнеможения. Он уже ходить не мог, ложился от усталости, но, когда подноси-ли палку с галошей, все же прыгал.
-  Нет, все-таки пес будет отличный, - солидно произнес как-то я. -  Глянь, какие у него лапы?
Лапы были действительно замечательные: толстые, переходящие в широкую, выпуклую грудь.
Мы с трудом достали костной муки и пытались её к ежедневному Джулькиному супу. Не знаю, что он обо всем этом думал, но суп с мукой не ел. Джульбарс соглашался есть муку только в том случае, если ею посыпался кусок колбасы. И при этом гадливо жмурился.
-  Что же, по твоему, Белый Клык тоже вырос на костной муке? – спросил меня однажды Витька. 
Пес сам знает, что ему есть. Ему природный инстинкт подскажет.
Когда Джульбарсу исполнилось полгода, он открыл для себя, что его боятся. К этому времени он превратился в крупную собаку с широким загривком и тяжёлой челюстью. Уши у него стояли, как вырезанные. На него оглядывались прохожие во время прогу-лок, и это льстило моему самолюбию.
Однажды в наш двор забрел соседский мальчишка с палкой в руках. Джульбарс, считая, что тот пришёл поиграть, бросился к нему. Мальчишка испугался, ринулся к воротам. Это было для Джули обычным продолжением игры. Он в два прыжка догнал его и, повинуясь инстинкту, впился зубами в ногу. Мальчишка вылетел за ворота и поднял дикий крик. Джульбарс  испугался, огля-дывался на нас. Мы с Витькой быстренько увели его домой. Первый испуг прошёл. Джульбарс показал себя настоящей сторо-жевой собакой. Так мы считали. И дали ему бутерброд с маслом.
Отец выслушал мой рассказ, хмуро сказал:
- Ещё не то будет. Сделаете из него мерзавца, - он кивнул в сторону Джульбарса, - а сами в стороне останетесь.
Тогда я не понял этих слов. Зато часто вспоминал их позже, когда уже ничего нельзя было поправить, и во всём нашем квартале Джульбарс внушал даже взрослым ужас не меньший, чем знаменитая собака Баскервилей. Им уже пугали маленьких детей, и, когда Джульбарса выводили, теперь уже на парфорсе, гулять, улица пустела. Но все это было позже, а пока Джульбарс казался воплощением доброты и весёлости. Тренировки с галошей пошли ему явно на пользу. Рос он как на дрожжах. И ел тоже много. Больше всего он обожал игры во дворе. Иногда мы с Витькой брали его на городской пляж. Привыкнув к квартире и узкому дво-ру, он вначале был ошеломлён сверкающим песком пляжа, но в воду бросился сразу же, без всяких нажимов с нашей стороны.
И поплыл.
- Хороший признак? – скрывая гордость, равнодушно спросил я Витьку. На что Витька кивнул головой.
Джульбарсу пошёл второй год, и он стал полноправным членом нашей семьи. Все вместе мы его ужасно быстро испортили. Весёлый, добродушный пёс на глазах превращался в наглеца и хама, умевшего при надобности подольститься и тут же, получив своё, равнодушно удалиться, даже не оборачиваясь на свою кличку. Ели мы всегда на кухне, она была достаточно просторной. Джульбарс непременно сидел у стола, разинув пасть и дыша прямо на тарелки. Когда его пытались прогонять, он захлопывал пасть и требовательно клал тяжёлую лапу на колени кому-нибудь из близсидящих. На него кричали, но он усвоил уже давно, ещё со щенячьих времён, что это не серьезно и своё он всё равно получит. И, действительно, после всяких дурацких слов, вроде: «Нехорошая бабака», ему бросали лакомый кусочек со стола. А поскольку между нами в семье шла тайная борьба  за его внима-ние, то он получал от всех.